– Тебе только холопов потешать! – гаркнул Евпатий, тем не менее дослушавший до конца заунывный рассказ Ратмира. – Детки малые такой сказке порадуются, да только нам не до сказок нынче.
Криво ухмыльнувшись, Ратмир отвернулся от боярина-воеводы и поравнялся с конем Александра.
– Сказки или нет, княже, да только не один Кузьма такое поведал, а и прочие чуть ли ни слово в слово повторили. Я бы и сам не поверил, если б Кузьма не показал, как его стальные оводы да шершни жалили да резали. Всю грудь посекли, все лицо с левой стороны пожгли. На одно ухо стал Кузьма туг, на один глаз слеп. Коротает свой век в убогости, страхе, и не воин он боле, а жалкий набожный старик, абы как уцелел с божьей помощью. Да не о нем сказ, Коваря того беречься надо, раз сыщем. Коль и есть он тот зверь-оборотень, про коего сказывают, так мы это сразу узнать сможем. Святой воды да с распятья прыснем, и сгинет нечистый! Все его гнойное стойбище окропим, пожжем.
– Ты в своем уме, Ратмир? – Возмутился молодой князь. – Если он Юрия с дружиною одним махом с землей сровнял, то от нас и мокрого места не оставит. Или думаешь, Юрий бы побрезговал щиты да копья освятить?! Отец мне велел посмотреть, что да как, и уж потом решать станем, злыд тот Коварь иль только слухи о нем от завистников да скоморошьи кривотолки. А случится нам, что литовцы да чудь пойдут походом, там не до гордых речей будет, лешего под копье поставишь, лишь бы не посрамиться. У тех немцев на жирный край глаз наметан, у них и сушь-то, видать, хлеще нашей, и голод, и мор, вот они и встрепенулись, клинки навострили. Худо станет – и Коваря на ратный бой звать будем, если он и вправду так силен, как о нем сказывают, а там чернецы да монахи замолят грехи наши. Вот мне велено посольством к нему явиться да разговор повести. А тебе лишь бы побоище устроить, Ратмир! Мордвы тебе мало было, когда вместе с ладьями их жег, а тех, что на берег выходили, рубил с плеча, лошадьми топтал! Я хоть и мал тогда был, а помню ту переправу! В бой тебя пускать – только греха набирать. Да и не сильно-то я верю тем сказкам, что твой Кузьма сказывал, он кто есть? Мужик, десятник, его сказки что воробья щебет. Сам все должен увидеть!
1
Август, жара, сушь; два дня как еле совладали с начавшимся было пожаром на болотах. А тут еще и праздник затеял. Но оставлять День десантника неотмеченным – это не дело. Тем более народ в крепости так уработался с начала лета, что хороший отдых никому не повредит. День десантника в узком семейном кругу я отметил еще второго августа, как положено, но вот на пару недель конца месяца я назначил всеобщие гуляния, приурочив их, так сказать, к дате.
Купцы к этому времени уже успели хорошо заработать, пристроить свежий товар на моих складах и теперь только подсчитывали барыши, сидя в гостином дворе. Три года ушло на то, чтобы сделать все, как задумывалось в генеральном плане. Отдельно стоящий, но от этого не менее укрепленный гостиный двор, куда вход был свободный для любого, за несколько лет значительно увеличился в размерах. Этот отделенный участок фронтальной части крепости за невысокой первой оборонительной стеной я называл карантинной зоной. С моей паранойей к всякого рода инфекциям приходилось делать все возможное, лишь бы только не позволить заразе проникнуть в сердце цитадели. Комплекс бань в гостином дворе как раз был создан с целью профилактики и негласного осмотра всех прибывших. Плюс вода, что грелась в тех банях, была с добавлением щелочи и солей хлора. Баня была возведена в культ. По поводу и без повода, утром, вечером и даже ночью можно было идти в баню за символическую плату, там и еда была дешевле, и пиво заметно крепче, и горячие напитки с лечебными травами.
С каждым годом забот все больше становится. Крепость растет, проблем только добавляется. Налаженное производство требует огромного количества ресурсов, присмотра. Я и мэр образовавшегося города, и директор заводов и фабрик, и управляющий, и судья, и генерал, и главный архитектор, и генеральный конструктор. Я же и ученый, что на несколько дней может закрыться наглухо в своей лаборатории, стараясь сдвинуть буксующий то и дело технический прогресс.
Вот вроде бы нехитрое на первый взгляд новшество – механическая косилка, а сколько шуму было вокруг этого устройства. В первый день, как раз в начале июня, когда я только выкатил ее из мастерской, даже видавшие виды кузнецы ахнули и попятились. Да, на вид – страшилище. Широкая боевая колесница с острыми ножами. Первым делом мои бригадиры цехов решили, что так оно и есть, но когда я объяснил, в чем суть устройства, начались долгие прения на этот счет. Так бы этот спор и зашел в тупик, если бы не дед Еремей, который, уже зная меня, предложил просто провести полевые испытания данного устройства. Сказано – сделано. В громыхающую железную повозку запрягли двух волов и вывели на луг, уже готовый под сенокос. В обычной своей работе бригада косарей из десяти человек трудилась бы на этом лугу от рассвета до заката, то и дело отвлекаясь то на перекуры, то на правку кос, то на обеды. А тут гребенка ножей, приводимая в движение от колесного привода, срезала весь луг меньше чем за два часа, и то если учесть вынужденные остановки и неизменные настройки агрегата. Проверив устройство в действии, умудренные опытом полевых работ селяне решили, что вещь добрая и полезная. Для пущей уверенности пригласили священника, поставленного в Железенке епископом Алексием, который, не очень-то вдаваясь в подробности, после двух кружек пива и недолгой демонстрации должным образом освятил штуковину. Волов и возницу в едином порыве окропил святой водой, благословляя на работу.
Урожай в этом году будет не ахти какой, но у моих так и не оторвавшихся от земли крестьян в распоряжении целых три косилки, с помощью которых они уберут зерно в считанные дни практически без потерь.
Мне требовалось много помощников. Людей, которым бы смог довериться я сам и которых уважали бы селяне и жители новой крепости. Обычно приходилось выбирать из старейшин, глав родов, еще тех упертых маразматиков и консерваторов, но без их помощи дело бы вообще не двигалось. Мой авторитет коваря был вне конкуренции. Все, что выходило из моей мастерской или лаборатории, всегда проходило тщательную проверку так называемой приемной комиссии в составе старейшин и только после этого пускалось в дело, по ходу обрастая самыми нелепыми слухами. В промышленных цехах старейшины имели на меня меньшее влияние, чем мастера, заведовавшие производством. Я строго спрашивал за качество, а с новыми технологиями не торопился, видя, что уже наработанные схемы отлично воплощаются и дают стабильное, прибыльное производство.
Выйдя на площадку у основания центральной башни, к слову сказать, еще не достроенной и запущенной, я прошел по пандусу вдоль стен и направился к внутреннему торговому ряду, где могли вести дела только купцы или их представители, прошедшие карантинную зону внешнего двора. В моих руках был новый образец оконного стекла, который я намеревался показать торговцам. Продавалось стекло лучше любого оружия, стоило примерно так же, как железо. Причем и оконное стекло, и всевозможные изделия из стекла стоили примерно одинаково. Булгарские, суздальские, муромские и владимирские купцы увозили их большими оптовыми партиями. Приходили лодки и из Чернигова, Переславля-Залесского, даже новгородский купец избавился от части груза, пристроив его на мои склады, лишь бы прихватить побольше стекол.
…Наперерез мне, вверх по лестнице, бежал Девятко – младший сын нашего конюха, который вот уже год как состоял во внутренней почтовой службе, организованной мной. Девятко, размахивая донесением и торопясь ко мне, ловко перепрыгивал через ступеньки.
Я терпеливо дождался, когда мальчишка настигнет меня и переведет дух.
– От Мартына, сотника, донесение, батюшка.
– На словах передай, – велел я, не утруждая себя разбирательством невнятных каракулей Мартына.
– Пришел с разъездом молодой князь Александр, сын Ярослава Всеволодовича, по приглашению, испрашивает разговора с тобой, батюшка. Дружина при нем – два десятка, с мечами, саблями, в легкой броне, с щитами и пиками. У трех ратников булавы железные, щиты все с христианскими знаками. Им навстречу вышел священник, отец Никифор. Гости крест, поднесенный им, целовали, а новгородские купцы все как один наземь повалились, признав молодого князя. Спрашивает сотник Мартын, что велит батюшка делать.