В последней комнате, той самой, где хранилась казна и особо ценные вещи, был сейф. На самом деле ничего ценного, возможно, с точки зрения здешних людей в сейфе не хранилось. Расчистив место на столе от пыли и мелкого песка, я поставил фонарь и открыл тяжелую створку стального ящика. Любого вора после всех стараний, если он, конечно, выживет и доберется досюда, ждет лишь разочарование. Толстенная, весьма потертая за годы «Энциклопедия забытых рецептов» – книга, сделавшая меня особенным в это мире, тугой валик пергаментов, с личными записями и рецептами.
Существующее в единственном экземпляре кремневое ружье, кожаный ремень с латунной солдатской пряжкой и железная подставка с камертоном. Тот самый камертон, а точнее сказать – прибор, который выбросил меня в это дикое Средневековье из уютного XXI века. Неизвестно кем созданный, случайно попавший в мои руки инструмент, круто изменил судьбу, и теперь, как мне кажется, не только мою. Сколько отчаянных экспериментов я проводил над этой чертовой железякой. Как только ни пытался запустить скрытый в металле механизм – ничего не получалось. Прибор был словно одноразового использования: выполнил свою миссию и больше ни на что не годился. Он сделал свое дело и теперь стал просто артефактом неясного назначения. Не осталось надежды вернуться в свое время. Я знал это, догадывался, но не мог поверить. Не мог принять тот факт, что мне суждено жить и умереть в этом времени, не имея возможности заглянуть в будущее.
Хоть на короткий срок вернуться в тот мир, откуда я пришел. Не знаю, зачем я хранил прибор, если можно его так назвать. Не пытался уничтожить и совершенно перестал проводить эксперименты над ним. Сдался, скис, смирился с участью. С другой стороны, если отбросить эмоции и скулеж и трезво взглянуть на ситуацию – устроился я совсем неплохо. По местным меркам я олигарх, хоть и имеющий дурную славу колдуна и злодея, но все же прижившийся в чужом мире. Мне достает наглости указывать местной знати, князьям и духовенству. Старейшин родов собираю на совет и поучаю, как детей малых. Я забыл собственную речь. Давно не использую слов, которые прежде в моем лексиконе были обычны. Приобрел много нового, обучился. Грех жаловаться, за возможность испытать подобное приключение многие в моем веке отдали бы полжизни, не задумываясь, а я недоволен. Хотя не могу себе представить, что было бы, если бы на моем месте оказался кто-нибудь другой. Ребят из клуба реконструкторов, что так рьяно ковали себе средневековые доспехи, ждали бы здесь разочарование и тоска. Дни и ночи изнурительной работы, выживание без всякого налета романтики. Неготовый терпеть тяготы суровой жизни, избалованный жизнью в городе человек, может быть, не такой наглый, как я, – пропал бы. Не скажу, что я очень уж удачная кандидатура на то, чтобы отправиться в бессрочную командировку в XIII век, но, честно признаюсь, среди своих знакомых я бы мало кому дал больше шансов. Во мне странным образом сочлись многие способности и навыки, ставшие в этом времени просто уникальными. Значит ли это, что выбор прибора был не случаен? Что это? Судьба, предназначение? Я не верю! Но мои стенания тщетны, и сдвигов не предвидится, если только я сам не захочу что-то изменить. А изменить непросто. Очень сложно ломать устоявшиеся традиции, обычаи, привычки. По мнению многих, здесь я совершил революцию, прорыв в социальной и политической структуре. Развил технологии и науку, о которой прежде и речи не шло. В то время как в Европе только появляется цеховое производство, зачинаются гильдии ремесленников, я уже налаживаю конвейер в цехах, взращиваю зачатки промышленности. Насыщая новейшими разработками архаичное общество, я впрыскиваю некий экстракт, способный дать сил не только отдельному княжеству, но и всему пока что еще не существующему государству.
Повертев в руках камертон, я поставил его обратно в сейф. Нарочно постарался отвлечься, просматривая записи в свитках. Провозился в подземелье до самого вечера, прикидывая запасы, надежность механизмов и арсеналы.
Составил список того, что необходимо дополнить или заменить. Бункер, как бы там ни было при самом плохом стечении обстоятельств, должен стать моим последним рубежом обороны. Надеюсь, что до этого не дойдет, но нужно быть готовым ко всему.
На следующий день, выйдя к обеду на гостиный двор, я намеревался проверить конюшни и скотники, но задержался, увидев скопление людей у караульной палаты. Толпа что-то шумно обсуждала, слышались громкие выкрики и смех. Когда я приблизился, все зеваки умолкли и расступились. Возле стены караульной башни стояла деревянная клетка. Один только посыльный мальчишка Девятко сидел на корточках возле клетки, с любопытством разглядывая странное мохнатое существо, тыкая в него тонким прутиком.
– Что это тут за гомон? – спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.
Рослый стрелок из мартыновской бригады отступил на шаг и доложил:
– Купец ночью ушел восвояси, после дел с цеховыми мастерами да всех своих людей бросил и товар. Людей мы пристроили, сотник Наум распорядился на конюшни, а вот с этим что делать, не знаем.
В какой-то момент я подумал, что в клетке сидит обезьяна, но, приглядевшись, понял, что это человек, одетый в облезлую собачью шубу, причем почти на голое тело. Если здешние люди казались мне все как один низкорослыми, то сидевший в клетке пленник был вовсе коротышка. С ярко выраженными азиатскими чертами лица он тем не менее не был похож на кочевника, коих мне часто приходилось видеть в здешних краях.
Вынув из-за пояса нож, я разрезал веревку клетки и откинул верхнюю створку.
– А ну вылезай! – велел я запуганному азиату, забившемуся в самый угол.
На это требование коротышка только отрицательно покачал головой и еще плотней закутался.
– Вынимай его оттуда! – велел я стрелку. – Не дело это, чтоб в моей крепости люди без вины в клетке сидели.
Приставив копье к стене башни, поправив арбалет, висящий на бедре, стрелок одной рукой выдернул коротышку из клетки, держа его за ворот шубы, как нашкодившего щенка. Росту в нем было метр сорок, не больше, тощий, изможденный, весь в ссадинах – видно, не раз хорошенько битый. На шее у азиата висела тяжеленная дубовая колода, опутанная веревками, которые тянулись вниз, стягивая ноги под коленями, прижимая их к груди.
– Он что же, всю ночь в таком скрюченном виде тут просидел?
– Не могу знать, батюшка, я час как на караул встал, а ранее мужики того зверька из гостиной конюшни вытащили на потеху.
Разрезав веревки на колоде и под коленями пленника, я помог ему встать на ноги. Встав на землю босыми ногами, азиат сразу же запахнул длинные полы шубы. Нижняя челюсть тряслась от холода, руки и ступни ног посинели, коротышка еле держался на ногах. Стоящие вокруг нас зеваки стали отступать еще дальше, образуя неровный круг. Бывший купеческий невольник выглядел как подросток, мне даже пришлось нагнуться, чтобы рассмотреть его лицо.
– Тебя как зовут, заморыш?
Понимая, что к нему обратились, азиат покосился на меня, ничего не ответил, лишь ехидно ухмыльнулся и вдруг рванул в сторону, отталкивая от себя зазевавшегося стражника.
Я всегда считал, что у меня хорошая реакция, но даже мне не удалось упредить тот момент, когда коротышка схватил копье, оставленное стрелком у стены, и, словно прыгун в высоту с шестом, опершись на древко, вскочил на крышу дровяного склада гостиницы.
– Тревога! – только и выкрикнул обескураженный такой прытью, но не растерявшийся стрелок и пустился вдогонку вдоль стены, стараясь не упустить из виду резвого азиата. На крик уже бежал, бряцая оружием, ближайший патруль.
Коротышка, понимая, что его окружают, использовал возвышенность как трамплин, подпрыгнул, на лету нанеся удар стрелку ногой в челюсть. Тут же мягко, по-кошачьи приземлился и, крутнувшись, отмахнулся от копий набежавших стражников, откатился в сторону и встал в боевую стойку, выставив копье, готовый отразить новое нападение. После такой демонстрации боевых навыков у меня больше не оставалось сомнений в том, что коротышка – китаец, и с приемами рукопашного боя знаком не понаслышке. Как бы там ни было, но драться с ним я не собирался: только изловить, помыть, одеть, накормить, но прыткий косоглазый паренек похоже ни слова не понимал, и уговоров будет явно недостаточно.